Ориджиналы такие ориджиналы...
мутьНиколь часто наблюдает за людьми. Она много о них знает, и часто оказывается права, но иногда ей приходится признать, что она ни черта не смыслит в окружающих.
Агна приходит к ней каждый день. Не то чтобы Николь это мешало или волновало — она привыкла к множеству людей вокруг себя — но Агна была особенной. Она была первым человеком, который сумел вклиниться в личное пространство Николь и не сбежать, недоумевая, как вообще связалась с кем-то подобным. Так поступали все те люди, что называли себя друзьями Николь, и она ожидала, что Агна будет похожа на них — но вместо этого как-то незаметно сама начала называть ее своим другом. Это продолжалось уже несколько лет, но Николь все еще не устает поражаться.
Агна не похожа на Николь. Она улыбчивая, общительная и похожа на одну из тех фарфоровых кукол, которые собирает по всему миру. Николь замкнутая и имеет дурацкую привычку «выпадать» посреди разговора — иногда очень надолго — и ни разу не была замеченной одетой во что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее платье. Агна любит Байрона, а Николь — русского поэта Маяковского; Агна читает Сэлинджера, а Николь — Паланика; Агна смотрит по телевизору фентези и комедии, а Николь не смотрит его вовсе.
И тем не менее Агна остается ее другом, ввергая Николь в продолжительный ступор при попытке понять — почему это происходит.
Агна слушает Гагу и J-Rock, и досадливо морщится, когда слышит Bauhaus или The Damned, которые почти круглые сутки гремят в квартире Николь, но все равно приходит. Николь каждый раз удивляется, но ничего не говорит и просто предлагает Агне стакан воды — ни чая, ни кофе в ее доме не водится, а энергетики, составляющие основную часть рациона Николь, Агна не пьет из принципа.
Николь сидит в широком офисном кресле, закинув ноги на подоконник, и смотрит в открытое окно. Из окна видна лишь унылая торцовая стена дома напротив с небольшим слуховым окошечком под крышей, да клочок выжухлого от жары неба, но Николь все равно смотрит, пытаясь выловить один из пролетающих в голове образов. Поймать не получается, Николь злится и требовательно смотрит на Агну.
Агна сидит рядом на разобранном диване и рисует в большом блокноте с отрывными листами. Это их игра — придуманная от нечего делать и неожиданно увлекшая обоих.
Агна рисует, Николь рассказывает. Если бы придуманные ими люди были настоящими, ими можно было бы населить небольшой город.
Николь знает, что нравится художникам. Около десятка ее знакомых были художниками, и по меньшей мере семеро из них неустанно повторяли, что она их вдохновляет. Остальные трое говорили это реже.
Агна одиннадцатая, и она ни разу не говорила ничего подобного. Этому Николь тоже немножко удивляется.
Николь возится в кресле и вздыхает. Агна смотрит на нее, хмыкает — Николь хочется возмутиться, но жара окончательно ее расслабила, а потому она лишь хмурится — и выдергивает лист из блокнота.
Николь смотрит на рисунок, и ускользающий образ встает перед ней так ясно, словно она знала этого человека всю жизнь. Она помнит это чувство, и она на мгновение чувствует себя почти богом.
— Анкэль, — говорит Николь, и на мгновение ей кажется, что карандашный юноша подмигивает ей с разлинованного листа.
* * *
Анкэль живет в Мегаполисе, на Средних уровнях. Он хочет стать ученым-физиком и одержим идеей альтернативных источников энергии. Николь знает его мир — мир далекого будущего — даже лучше, чем собственный; об Анкэле она тоже знает все, начиная от ближайших друзей и заканчивая глупым спором на втором курсе Планетарной Академии, который закончился неснимаемым пирсингом на нижней губе и взбучкой от отца. Николь сама создает Анкэля, и она почти всемогуща. Почти — потому что он тоже имеет право голоса, порой даже более значимое, чем ее собственное. Анкэль живой, и это увлекает Николь больше всего.
— Ты представляешь, какая это мощь? — говорит Анкэль, стоя на крыше Верхнего уровня. Голос его звучит приглушенно из-за кислородной маски, а волосы растрепаны сильнее обычного. Нейл смотрит на него растерянно.
Ветер треплет концы ярко-алого шарфа, и Анкэль улыбается сквозь маску.
— К черту Древних, — говорит Анкэль, когда Нейл пытается ему возразить. — К черту их, они давно похоронены. Это только наш мир, слышишь меня?
Нейл слышит — и совсем немного боится, потому что в голосе Анкэля звучит почти религиозный фанатизм. Упавшие на лицо волосы закрывают ему один глаз, а шарф бросает красноватые отсветы на лицо, и из-за этого Анкэль выглядит еще безумным.
— Только мы имеем право решать, — говорит он, и Нейл боится напомнить ему, что все запреты имеют свои причины. Иногда очень значимые.
Николь восхищена и совсем немного насторожена. Анкэль безумен, думает она, а у Нейла светлые волосы и голубая куртка.
* * *
Николь восхищена, увлечена и почти теряет связь с окружающим миром. Агна пытается растормошить ее, но получается плохо — рисунок перекочевал из папки с себе подобными на стену над компьютером, а исписанных тетрадных листов вокруг клавиатуры становится все больше.
— Интересная сказка, — говорит Анкэль, возвращая на место карту памяти с отсканированными текстами из книги, не менее древней, чем запрет на атомную энергию, который он пытается обойти, и недоумевает, как человечество несколько тысяч лет могло верить словам сумасшедшего, возомнившего себя Сыном Божьим. Анкэль совершенно точно знает, что нет никакого Бога. Он верит лишь в физику и теорию вероятностей.
Выросшая в религиозной семье Агна вздрагивает, когда Николь говорит ей это, но быстро успокаивается и, глядя на растущую стопку скомканных и исчерканных бумажных листов, звонит Уве.
Николь не любит Уве. Он не художник, с постоянным присутствием которых в своей жизни она уже почти смирилась; он не блещет особыми талантами, наивен, доверчив, слишком часто удивляется, и единственным его достоинством — весьма сомнительным, с точки зрения Николь — является капитал его отца и куча полезных и не очень знакомств. Себя Николь относит в категорию «не очень» и общения с Уве старается избегать, но не слишком успешно, поскольку сам он, вероятно, по каким-то своим соображениям отнес ее в категорию «полезных» и регулярно возникает на ее горизонте вот уже два года, вызывая глухое раздражение и потерю вдохновения, что для Николь смерти подобно. И, тем не менее, Уве второй человек после Агны, который сумел просуществовать столь длительное время в опасной близости от личного пространства Николь, и это заставляло ее чувствовать некое подобие уважения.
В этот раз Николь, вопреки опасениям Агны, воспринимает появление Уве стоически — она слишком увлечена Анкэлем и его миром, чтобы отвлекаться; согласие на посещение очередной вечеринки для друзей Уве она дает почти на автопилоте, и Агна с каким-то мазохистическим интересом думает о то, что будет, когда Николь вернется в реальность.
Николь «возвращается» в разгар вечеринки; вертящиеся рядом показательно-беззаботные Агна и Уве создают у нее четкое ощущение конвоя. Когда обнаруживается, что большая часть из присутствующих — фотографы-аматоры, из тех, кто считает себя непризнанными гениями, Николь уже почти готова нарушить свое главное правило, запрещающее срывать на людях. Фотографов-любителей, возомнивших о себе невесть что, она не любит почти так же сильно, как Уве. Фотографов-друзей Уве — тем более.
Николь уже почти на грани, и Агна, мило улыбаясь, сообщает Уве, что им пора, когда среди шумной полупьяной компании появляется Анкэль.
Николь смотрит на него, и реальность, застыв на миг, рвется с противным треском, как поеденный молью гобелен.
* * *
Анкэль носит светлые футболки и ярко-красные шейные платки. Он физик, атеист и любит рок. Николь почти влюблена.
Разумеется, его зовут не Анкэль. Николь в глубине души возмущена тем, что родители дали ему совершенно глупое и неподходящее имя Клаус; он загадочно улыбается, когда она в разговоре срывается на придуманное имя, и несильно тянет ее за прядь медно-красных волос. Он говорит, что ему нравится красный; Николь улыбается и выгибает шею, чтобы избежать прикосновения. Она ценит свое личное пространство, и даже Анкэлю не позволено в него вторгаться.
Он снова улыбается и говорит, что ему нравится это имя.
Николь трясет головой, поправляя волосы, и предлагает ему сменить паспорт.
Он смеется и ничего не отвечает. А потом предлагает ей встретится на следующей неделе. Николь рассматривает бахрому на его шейном платке и соглашается.
— Я не верю в Бога, — говорит Анкэль, когда они сидят на ступенях какой-то готической церквушки. — Это просто абстракция для того, чтобы сбросить с себя ответственность за происходящее.
Николь задумчиво выдергивает пробившиеся между гранитных плит травинки и вдыхает запах нагретого на солнце камня.
— Ты Анкэль, — говорит она. — Ты выглядишь так же, как он, так же говоришь, тем же увлекаешься. Ты Анкэль.
Анкэль улыбается своей загадочной улыбкой и проводит ладонью по ее волосам. Николь привычно изгибается и хмурится.
Анкэль смеется и предлагает ей перебраться к фонтану.
— Шоколадное или клубничное? — спрашивает Анкэль, когда они встречаются снова; Николь смотрит на его острые локти, упирающиеся в пластик столика, и интересуется, откуда взялся шрам на левом. Анкэль говорит, что упал с велосипеда. Николь выбирает лимонное и прикидывает, ездил ли ее Анкэль на велосипеде. Воображение услужливо подкидывает картинку, Николь довольно кивает, и велосипед занимает отведенное ему место в сложившемся в ее голове образе.
Анкэль приносит мороженое и спрашивает, о чем она задумалась. Николь отвечает, что езда на велосипеде похожа на их собственную жизнь. Анкэль смеется и называет ее маленьким философом; Николь молчит некоторое время, недовольно ковыряя ложечкой желтоватую массу в вазочке, потом обзывает свое сравнение банальным и просит рассказать об устройстве атомного реактора.
Анкэль удивляется, но просьбу выполняет. Николь приносит домой салфетки с на скорую руку набросанной схемой и цепляет их над компьютером, рядом с портретом Анкэля.
— Так ты пишешь обо мне рассказ? — спрашивает Анкэль через неделю. Николь пинает ногами камешек на парковой дороге и не глядя кивает. — Дашь почитать?
Николь останавливается и внимательно смотрит на Анкэля.
— Нет, — отвечает она ровным голосом и преспокойно идет дальше. Она не желает делиться своим миром с кем бы то ни было, даже с главным его жителем. Анкэль все равно не обидится, думает она. Он выше таких мелочей.
Анкэль и в самом деле не обижается — или просто делает вид; он быстро догоняет Николь и предлагает ей поехать на побережье на выходных. Николь прикидывает температуру воздуха и соглашается. Анкэль приглашает и Агну тоже, и Николь начинает уважать его еще больше, когда выясняется, что Уве приглашения не получил.
С побережья она привозит фотографию Анкэля в белой рубашке с коротким рукавом и цветастых шортах. Фотография источает неуловимый запах типографской краски и занимает свое место рядом с рисунком и схемами атомного реактора.
* * *
— Я люблю тебя, — говорит Анкэль еще через месяц. Николь смотрит на порозовевшие скулы, влажно блестящие темные глаза и думает, что ее Анкэль слишком безумен для того, чтобы любить. Она смотрит, как Клаус нервно теребит сползший конец красного шейного платка и обещает подумать. Клаус выглядит недовольно, но молча провожает ее до метро — до дома не позволяла она сама — и говорит, что перезвонит на неделе. Николь кивает и скрывается в толпе.
Придя домой, она аккуратно складывает в папку все заметки, фотографию и салфетки со схемами. Некоторое время рассматривает рисунок, а потом прячет в папку и его тоже.
Папка обзаводится беленьким ярлычком «Анкэль» и занимает место на нижней полке книжного шкафа, рядом с внушительной стопкой себе подобных. После этого Николь достает телефон и звонит Агне.
Агна не удивлена; она приходит с толстым альбомом и коробкой цветных карандашей под мышкой и без единого слова занимает свое место на диване. Николь открывает окно, подкатывает к нему кресло и приносит Агне бутылку воды из холодильника. Агна кивает и протягивает ей первый набросок.
Николь сиди, закинув ноги на подоконник, смотрит на серую глухую стену и жухлое небо, и задумчиво теребит в руках рисунок.
На рисунке девушка с выразительными глазами.
— Сольвейг, — говорит Николь, закрывает глаза и начинает рассказывать Агне историю еще одной придуманной жизни.
Сольвейг немного похожа на нее саму и живет в том же мире, что и Анкэль, но ничегошеньки не знает о нем. Николь ничуть не расстроена этим — она знает, что так и должно быть.
В конце-концов, это просто их с Агной игра.